 |
|
| С ребенком ведется игра: «Кто ты сегодня?» Он просыпается и вслушивается
в вопрос, сладко жмурясь. И объявляет : «Белочка!» Решено. Весь день понятен.
Вчера был маленький тигр. Сколько у него фантазии! А он просто вслушивается.
Ему хочется плакать без причины, и он объясняет: «Распрямляется душа».
Он растет, и чувства тоже. «Хочется благодарить, но не знаю, за что». В
садике отвернулся к стене и «поплакивал о маме». Он все видит, слышит и
все чувствует. «Учтите, я слышу даже тихое!» Он и чувствует даже тихое.
А взрослые?
Они, неизвестно почему, отметают маленькие чувства. Известно почему. Мир полон, на их взгляд, неточностей и неверностей, и они не могут себе признаться в том, что сами себе стали полицией нравов: взвешивая всякое маленькое, от природы почти неслышное, чувство, ощущение, догадку на элеваторных весах значимости, они объявляют это ненужным. Это не дотягивает. Так провинциальная дева предполагает любовь душераздирающим торнадо и с тоской и с раздражением смотрит на симпатизирующего ей коллегу. Он ей симпатизирует. Ах, он ее не любит! А дети живут в шелестящем мире, полном цветов и листьев, пока взрослые готовятся их разубедить со временем. Чтобы не помешали крутить ручку старинного сепаратора. Хотя, нет. Есть неясная тревога. Встречаются люди, которых изнуряют дурные предчувствия. Не веря хорошему, они думают, что живут полноценной жизнью, насыщенной ощущениями и чувствами. На самом деле это не чувства. Что-то суррогатное, мешающее душе распрямиться. Плохое и мрачное им кажется значительней, чем легкая и светлая надежда без причины и документального обоснования. Доходит до абсурда. Ребенок двух с половиной лет очарован девочкой из детского сада. Он рассказал дома, какая вышивка у нее на платьице. Он стащил заколку в виде цветка. Он не выдержал. Он влюблен. — Ну-у! Это не любовь! — с наслаждением, как бы затягиваясь, восклицает подруга мамы, выслушивая ее горделивый рассказ о первом чувстве. Она, конечно, большой знаток. Но что же еще, если не любовь? Через несколько лет история повторяется при тех же участниках. Они виделись три дня, разделенные родителями, разными языками и греческой жарой. Он молился на ее фотокарточку. Она была похожа на пуделя. Он так сам сказал маме (мама — я). Что же, если не любовь? Или: что же есть любовь? Когда что? Когда женятся или, наоборот, когда не женятся? И что весь этот мир, если не любовь, меняющая обличье? Он весь в слезах. Вчера шалил без меры. Такой у него день. Ему четыре, следовательно (решает она), до причуд подросткового возраста далеко. Мама требует назвать реальную причину (он не знает слова «реальное»: для него реальное все, в особенности чувства) или успокоиться и прекратить необъяснимое и все то, что «не любовь», в том смысле, что не дотягивает до всепоглощающего чувства. В корзину летят: симпатия к незнакомому человеку, который улыбнулся, взглянув на ее ребенка; надежда без видимой причины, вдохновение при том, что утро пасмурно, мечтательное состояние души; порыв всю мебель в доме переставить за полчаса; детские воспоминания о том времени, когда трава касалась щек. (Она называлась заячьей капусткой. Зима предчувствовалась в конце августа, в пик жары. В феврале налетал апрель, и иногда не сбывались обещания, данные в октябре...) ... и запахи! Когда ему станет почти четырнадцать, формальные семейные отношения (ах!!!) и обязательства перестанут быть важными (поел? приготовил? позвонил?) — и на сцену выползает, как во времена ископаемых, всесильный бог деталей, Ягайлов и Ядвиг. Он с ним знаком, он этим языком владеет от рожденья. И вдруг окажется, что вы-то этот язык забыли, как старательный представитель «национального меньшинства», уча русский, забывал свой родной и уже не мог объясниться с тотемами предков, и они его отвергали, хоть и в четвертом поколении. «Что-то щелкнуло в душе, и стало грустно». Это написала девочка для нашего журнала, вспоминая младенчество. Давайте у них учиться. Нина Чугунова
|
 |
 |